Чужестранка. Дилогия. Страница 9

В глазах у миссис Грэхем промелькнул озорной огонек.

— И хотя на руке, которую вы держите, ничего подобного не написано, — продолжала она, — уместно предсказать ей, что она скоро выйдет замуж.

Я засмеялась, засмеялась и миссис Грэхем.

— Значит, вы вообще не смотрите им на ладони? — спросила я. — Разве что проверяете, нет ли обручального кольца?

Она удивилась.

— Да нет, смотрю, конечно. Просто, как правило, заранее знаешь, что ты там найдешь.

Она бросила взгляд на мою открытую ладонь.

— Сейчас передо мной совсем другая картина. Большой палец крупный. — Она слегка дотронулась до него, склонившись вперед. — Это значит, что вы женщина умная, энергичная и вас нелегко в чем-то убедить. Думаю, ваш муж говорил вам об этом. И еще кое о чем.

Она показала на бугорок у основания большого пальца.

— Что же это?

— Это так называемый бугор Венеры. — Она чопорно поджала тонкие губы, но уголки их неудержимо поднимались вверх. — На руке мужчины подобный бугор означал бы, что мужчина этот чрезвычайно женолюбив. С женщинами дело немножко иное. Как бы выразиться поделикатнее… сделать вам маленькое предсказание, что мужу вашему не стоит слишком удаляться от вашей постели.

Совершенно неожиданно для меня она издала скабрезный смешок, а я покраснела.

Пожилая домоправительница снова склонилась над моей ладонью, внимательно рассматривая ее и проводя пальцем по тем линиям, о которых она говорила.

— Линия жизни хорошо обозначена. Здоровье у вас отменное, и ухудшения не предвидится. На линии жизни заметен перерыв, это значит, что она резко изменилась, я имею в виду вашу жизнь. Впрочем, то же произошло со всеми нами, не так ли? Однако на вашей линии жизни гораздо больше пересечений, нежели я привыкла видеть, она как бы вся составлена из кусочков, отрывков. А линия брака, — она покачала головой, — раздваивается. В этом тоже нет ничего необычного — два замужества.

Моей первой реакцией на это утверждение было возмущение, но я его тут же подавила. Тем не менее миссис Грэхем уловила его и подняла на меня глаза. Я вдруг подумала, что она и в самом деле весьма проницательная предсказательница. Успокаивая меня, она снова покачала седой головой.

— Нет-нет, милочка, с вашим славным мужем ничего худого не произойдет. Дело совсем не в том.

Она слегка пожала мою руку.

— Вам отнюдь не предстоит зачахнуть и провести остаток жизни в скорби. Это всего лишь означает, что вы из тех, кто способен полюбить снова, если первая любовь уйдет.

Она еще раз пригляделась поближе к моей ладони и провела коротким ребристым ногтем по линии брака.

— Большинство раздвоенных линий обрывается, но на вашей вилка. — У нее на губах появилась озорная усмешка. — Надеюсь, вы не двумужница?

Я рассмеялась:

— Куда там! Времени не хватило бы.

Я повернула руку таким образом, чтобы миссис Грэхем было видно ребро ладони.

— Я слышала, будто маленькие черточки вот здесь показывают, сколько у вас будет детей. Это правда? — спросила я как можно более небрежным тоном — край моей ладони был безнадежно гладок.

Миссис Грэхем отмахнулась от этой идеи пренебрежительным жестом.

— Фу! Линии здесь появляются уже после того, как вы родите парочку ребятишек. Предварительных указаний не бывает. Скорее на носу их обнаружите, чем на руке.

— В самом деле?

Я совсем по-дурацки обрадовалась и собиралась было спросить, не означают ли глубокие линии у меня на запястье склонности к самоубийству, но нас прервали.

Достопочтенный Уэйкфилд вошел в кухню с пустыми чашками, поставил их на поднос и принялся шумно и неуклюже рыться в буфете, явно в расчете на помощь.

Миссис Грэхем вскочила на ноги, готовая защитить свое святилище — кухню. Ловко отодвинула достопочтенного в сторону и принялась устанавливать на подносе все необходимое для продолжения чаепития в кабинете. Меня она тоже потеснила с дороги на безопасное расстояние.

— Миссис Рэндолл, почему бы вам не вернуться в кабинет и не выпить еще чашечку чая вместе со мной и вашим мужем? Мы с ним сделали поистине замечательные открытия.

Было очевидно, что, несмотря на внешнее самообладание, в душе он ликует при мысли о своем открытии не менее, чем мальчуган, у которого в кармане жаба. Разумеется, я обязана была пойти и познакомиться со счетом капитану Джонатану Рэндоллу от его прачки или сапожника или с другими не менее замечательными документами.

Фрэнк настолько погрузился в изучение затрепанных бумажек, что едва ли обратил внимание на мое появление в кабинете. Он весьма неохотно передал бумаги в пухлые ручки викария, встал у него за спиной и уставился через плечо достопочтенного Уэйкфилда в текст, словно не мог оторваться от него ни на минуту.

— Да? — заговорила я самым любезным тоном, дотронувшись до листков. — Да-а, очень, очень интересно.

На самом деле я бы ни при каких обстоятельствах не смогла расшифровать записи, сделанные неразборчивым почерком и сильно выцветшие. На одном из документов, сохранившемся лучше других, сверху был изображен какой-то герб.

— Герцог… кажется, герцог Сандрингем, верно? — спросила я, глядя на изображение лежащего леопарда с надписью под ним, более четкой и разборчивой, чем остальной текст.

— Вот именно, — ликуя, подтвердил викарий. — Вымерший титул, как вы знаете.

Я не знала, но кивнула с умным видом, демонстрируя свою причастность к историкам в момент захватывающего открытия. В таких случаях редко требуется нечто большее, нежели время от времени произносить с определенными интервалами: «В самом деле?» или: «Но это же совершенно замечательно!» — и кивать.

Они некоторое время спорили, кому принадлежит право посвятить меня в суть дела, и право это, вернее, как он выразился, высокая честь досталась викарию. Как выяснилось, весь этот шум поднялся вот по какому поводу: пресловутый Черный Джек Рэндолл был не просто блестящим воином английской королевской армии, но доверенным — и тайным — агентом герцога Сандрингема.

— Скорее всего, агент-провокатор, не так ли, доктор Рэндолл?

Викарий грациозным жестом перебросил мяч Фрэнку, который его немедленно подхватил.

— Да, пожалуй… Язык, конечно, весьма осторожный…

— В самом деле? — вставила я словечко.

— Но во всяком случае ясно, что Джонатану Рэндоллу была поручена работа определенного характера: выявлять якобитские симпатии среди наиболее известных фамилий в этом районе Шотландии. Действовать так, чтобы тайные чувства и намерения баронетов и вождей кланов делались очевидными. Но тут есть одна странность. Разве сам Сандрингем не был на подозрении как якобит?

Фрэнк повернулся к викарию, всем своим видом выражая недоумение. Лицо священника отразило это недоумение, как в зеркале, гладкий лысый лоб собрался в морщины.

— О да, я полагаю, вы правы. Подождите-ка, давайте заглянем в Камерона. — Он кинулся к книжной полке, уставленной переплетенными в кожу томами. — Он, несомненно, упоминает о Сандрингеме.

— Это просто замечательно, — пробормотала я, но в это время мое внимание привлек огромный, занимавший чуть ли не всю стену от пола до потолка стенд с пробковым покрытием.

На стенде были размещены самые разные вещи, главным образом бумаги: счета за газ, заметки, сделанные рукой самого викария, газетные вырезки, послания епархиального совета, вырванные из книг страницы. Но были там и некоторые мелкие предметы, например ключи, крышечки от бутылок и, кажется, даже какие-то детали от автомобиля, закрепленные при помощи гвоздей и клейкой ленты.

Я лениво разглядывала эту странную смесь, вполуха прислушиваясь к дискуссии у себя за спиной. (Герцог Сандрингем был-таки якобитом, решили они.) Но тут я увидела генеалогическую хартию, прикрепленную отдельно на стене четырьмя кнопками за уголки. Верхняя ее часть включала имена, относящиеся к началу семнадцатого столетия, но меня больше заинтересовало имя, написанное в самом низу: Роджер У. (Маккензи) Уэйкфилд.

— Извините меня, — вмешалась я в завершающую часть диспута о том, что держит в лапе леопард на гербе герцога — лилию или крокус. — Это генеалогия вашего сына?